Христа не прибьют…
13 июня 2019 года отошла ко Господу старейшая прихожанка нашего храма Мещерякова Наталия Тимофеевна.
Отпевание будет в 10.00 в Георгиевском храме а субботу (15 июня).
Просим ваших молитв о упокоении души нашей дорогой сестры во Христе!
Публикуем воспоминания Натальи Тимофеевны:
«Христа не прибьют…
Грешная, не верующей я была. Т.е. верила, но ничего не знала: ни молитв, ни праздников. Слышала, что прадеды со стороны матери были верующие. Рассказывали такой случай: кто-то из предков, когда умер, на третий день его стали уносить хоронить на кладбище, а в церкви тогда колокол звонил, когда на кладбище несли. Один раз звон дали, второй раз, а на третий звон он встал и пошел. Вот такая история была.
Я родилась, когда самый переворот был. Когда за молитву Богу наказать могли, и даже убить. Мать была верующей. Нас много у нее было – 13 детей. Пришли к нам домой коммунисты и ей говорят: «Снимай, эти иконы. И топчи». А мать сказала: «Не буду. Я Божию Мать, не буду топтать». «Не будешь?». «Нет». Сами снимать не стали, может, боялись, но написали что-то и маму забрали. Они когда забирали ее, мы все за ней. Они ее ведут, а мы хватаем, кто за юбку, кто за кофту, кто за что. Мать отпустили, но отца посадили. Десять лет дали.
А нас из дома выгнали. Все, что было – забрали, а нас-то 13 «гавриков» осталось. Ходили по миру, и никто в дом не пускал. Не могли пустить, если бы пустили, то и их бы тоже так мотали. Вот так и жили.
А потом война началась. Мне 13 лет было.
Так все детство и прошло. Вот и остались неверующими. Матери некогда было нас учить. Но она верующей была. С детства помню, много милостыни давала людям. В доме нашем всегда находилось место для нищих. Помню, дети-малыши с отцом на печке лягут, а мать возле нищих ложилась. Так и жили.
После войны, я на Урале оказалась. Замуж вышла, детей родила. Муж умер рано, когда второго ребенка в садик первый отдала. Вот и осталась я одна, с двумя детьми на руках. Приду домой и думаю, Господи, ну хоть мне какую молитву почитать, но не знала ни одной молитвы, а так хотелось.
Поселок в лесу строился, там горы и низины. Мы с детьми жили как раз в низине, а еще ниже нас за огородом старик жил. Он один был и две собаки. Он оказался священником, говорят, был в ссылке. Когда вернулся, ни с кем не разговаривал. Верить нельзя было, боялись все, но все равно люди к нему ходили. Все тихо так было: и крестил он, и венчал, и отпевал. Всегда веревочка к Богу находилась… Христа не прибьешь…
Потом сюда приехала. В Витебске только одна церковь рабочая была в Марковом монастыре. Позже уже Покрова построили, и я стала ходить в эту церковь. Там о. Николай Коляда служил. Потом он куда-то делся.
А Свято-Георгиевскую церковь начали строить в 90-ых годах, я ее «нашей» называю. Я ходила в Покровскую и не знала, что стройка идет. Соседка сказала, что будут возле нас близко строить церковь, что уже обнесли забором. Я обрадовалась и скорей побежала туда. Прихожу туда, а там только огородили и никого нигде. Походила-походила и никого не нашла. И я прибилась к Покровской церкви.
Денег было очень мало, только один черный хлеб куплю, но родителей и детей всегда поминаю в записочке. Один раз за здравие, другой раз за упокой. Деньги так распределяла, чтобы хватало на хлеб. Один раз вышла из храма, смотрю, старушки что-то про церковь говорят, а потом поспешили куда-то. Я, бабка любопытная, подслушала, что они бегут в храм, «пятки подмазала» и за ними. Они прибегают в Свято-Георгиевский храм. Стены голые стоят, храма еще не было, но о. Николай служил службу Богу. Я прибежала туда, и как раз они стали читать акафист Николаю Чудотворцу. Мы зашли тут нет полов, шпалы чугунные лежали, по шпалам перешли. Четыре человека нас стояло тогда на акафисте. И стали мы ходить в эту Церковь. Так я здесь осталась. Потом началось большое строительство. На все Божия Воля!
В Свято-Георгиевском храме много помощи надо было. Прихожане все свое несли, каждый, что мог: инструменты, материалы и т. д. Церковь не замыкалась. Храм, как дом родной. И мы дом родной и строили. Женщины больше в трапезной помогали: готовили, чистили картошку, посуду мыли, капусту заготавливали в бочках. Повара были – Вера, Аннушка и сестра ее, а мы были подсобники. Наработаемся, а потом все вместе за трапезу садимся.
Потом о. Николай организовал сестричество. Мы детей кормили из дома-интерната. Накормим детей, а потом дрова колем, чтобы еще еды приготовить можно было.
Начали в Вороны ездить. Нас из сестричества только трое было сначала: я, Тамара (умерла уже) и Лариса. Много еды возили.
Первый раз, когда нас там встретили, все было страшное. На столах и суп, и горшки стояли. Тараканов было очень много, идешь по полу и наступаешь.
Сначала было тяжело, потом лучше стало. Насельники встречали нас с радостью. Верующих не было среди них, но они все равно рады очень были. Я приду в палату – три-четыре человека там, я с ними поговорю.Рассказывала о Боге – они радовались, успокаивались. Я им носки вязала. Всех обвязала. Мне кофты, штаны отдавали. Я их распускаю и вяжу всем носки и варежки.
У меня характер такой, я кого-то одного выделять не могу. Не могу одного любить, а другого не любить. Может я в десять раз грешнее его. Нельзя людей так обижать… Мы тут все одинаковые…»
